комитет по эвакуации в годы великой отечественной войны

Прожекторный завод (№644 НКЭП)

В начале ноября на станции Ельцовка (ныне Новосибирск-Восточный) разгружаются первые эшелоны прожекторного завода. Ему отдаются площади трамвайного парка, Галантерейпрома, завода «Красный литейщик» и даже часть здания оперного театра. Заводу присвоили №644 им. Кагановича. 14 декабря 1941 он выпустил первую продукцию.

«Понятие «цех» было чисто символическим — корпуса только возводились. Не было стен, крыши, между станками гуляла поземка, присыпая заготовки и детали. Тем не менее на фронт бесперебойно шли ручные гранаты Ф-1, снаряды М-7, М-13, М-31, пехотные и зенитные прожекторы, солдатские котелки».

За успешное выполнение плановых заданий коллективу завода была выделена премия — 300 килограммов пельменей. В историю Победы 644-й вошел тем, что здесь были собраны 3 000 мощных зенитных прожекторов, которые, в частности, сыграли главную роль в ночной атаке «заливающего света», примененной в апреле 1945-го на Зееловских высотах и открывшей путь на Берлин. Этот момент ярко отражен в фильме «Освобождение».

Новосибирский химзавод (№759 НКХП)

Кусковский химический завод прибыл в город 8 октября и был размещен на улице Фабричной на территории еще дореволюционного пивоваренного завода «Вена» и клуба им. Петухова. Заводу присвоили №759, он специализировался на производстве пентаэритрита, уротропина, пластификаторов, формалина и смол, применяемых на приготовление авиационных клеев.

Руины корпусов химзавода. (Фабричная, 10). Архив «Новосибирск в фотозагадках»

Завод точного машиностроения (№564 НКБ)

На базе оборудования эвакуированного завода №512 из Люберец и цеха взрывателей завода №65 из Таганрога в 1941 году был основан завод №564. Он разместился на территории строящегося трикотажного комбината в Дзержинском районе и должен был производить взрыватели марки КТМ-1 для осколочно-фугасных снарядов. Новый завод производил взрыватели, корпуса к авиаснарядам, а также переносные пехотные радиостанции «Ангар». 11 декабря на фронт была отправлена первая партия продукции.

Отдел военной приемки завода №564. Архив Н. Костиной

Новосибирский авиаремонтный завод (№401 ГВФ)

12 ноября в Новосибирск прибыл первый эшелон авиаремонтных мастерских, базировавшихся во Внуково. Оборудование разместили в двух неотапливаемых ангарах городского аэропорта и в клубе авиаработников. Уже в конце ноября были выполнены первые работы по смене двигателя на военно-транспортном самолете ПС-84. За время войны на заводе было восстановлено 232 боевых самолёта и 658 авиадвигателей, в том числе и трофейные, не имеющие необходимой конструкторской документации.

Завод имени Коминтерна (№208 НКЭП)

К середине сентября 1941 года из Ленинграда прибыли эшелоны с оборудованием и работниками «Радиотелеграфного завода имени Коминтерна». На его базе был создан Новосибирский завод №208 им. Коминтерна, которому были предоставлены площадки в самых разных местах города: здания Дворца труда (Щетинкина, 33), кинотеатра «Октябрь» (ныне «Победа»), Дома Соцземледелия (Горького, 78), где производство сохранялось до последних лет, и др. В декабре завод уже работал, а в начале 1942 года начался выпуск основной продукции — станций радиосвязи и радиолокационной аппаратуры, в том числе станций дальнего обнаружения самолетов «Редут», защищавших от вражеских самолетов небо родного Ленинграда.

Отзыв экипажа радиостанции РУС-2 №125:

«За весь путь от Воронежа до Берлина на счету станции 400 сбитых вражеских самолетов. Станция является глазами истребительной авиации и заслуженно пользуется уважением ее частей и соединений. От имени экипажа станции благодарим вас за хорошую технику, которой вы нас снабдили. Желаем вам дальнейших успехов».

Более тысячи работников завода награждены медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов».

Завод «Электросигнал» (№590 НКЭП)

В ноябре из Воронежа начали прибывать эшелоны завода «Электросигнал». Ему были переданы помещения складов Мелькомбината и артели «Краснодеревец».

«Мы прибыли в Новосибирск 25 ноября 1941 года, а уже в конце ноября — начале декабря я выдала чертежи на специзделия конструктору Беляеву. Работали день и ночь. Технологи, конструкторы находились на казарменном положении. Когда к пристани подходили баржи с кирпичом, лесом, продуктами, многие работники завода выходили на берег и, выстроившись в цепочку, вручную вели разгрузку. Тяжелое оборудование мужчины волочили по земле на железных листах».

Заводоуправление «Электросигнала» (Добролюбова, 31)

24 декабря 1941 года, на 11 дней раньше срока, завод №590 отправил на фронт первую партию продукции. За годы войны «Электросигнал» обеспечил радиосвязью более 111 945 самолетов, 41 145 танков, 36 075 стрелковых подразделений.

За годы войны завод произвел 168 297 штук радиотехнических аппаратов. Наши радиостанции стояли на каждом самолете, на каждом третьем танке, держали связь в партизанских отрядах. Наша знаменитая «РБ-М» — радиостанция батальонная модернизированная, это надежная, лучшая коротковолновая радиостанция того времени. На заводе ее называли именем цветка-фиалки «Левкой».

Ни килограмма хлеба, ни литра горючего

Уже через три дня после начала массированного наступления противника стало очевидно, что тотальное отступление Красной Армии неизбежно. Трагические, едва ли не катастрофические последствия начала войны поставили под угрозу оккупации более 30 тысяч стратегически важных заводов и предприятий, среди которых были и важнейшие для военной отрасли: 37 заводов черной металлургии, 749 заводов тяжелого и среднего машиностроения, 169 заводов сельскохозяйственного, химического, деревообрабатывающего и бумагоделательного машиностроения, 1135 шахт, свыше трех тысяч нефтяных скважин. Тогда перед руководством страны с предельной остротой встал вопрос не только о том, как воевать, но и чем: несмотря на отчаянное сопротивление частей Красной Армии, с каждым днем всё новые и новые территории — с инфраструктурой, людьми, развитым хозяйством — переходили под контроль противника.

Урон, нанесенный советской экономике только за 1941 год, был колоссален. Вот лишь некоторые цифры. Протяженность железнодорожных путей, оккупированных противником к ноябрю 1941 года, составляла 44,2 тыс. километров — это 41% длины всех железнодорожных линий Советского Союза. Суммарная производственная мощность по добыче каменного угля сократилась с 241 млн тонн на начало 1941 года до 152 млн тонн в ноябре того же года; первичная обработка нефти снизилась с 33 млн тонн до 9 млн тонн, выплавка стали — с 22,6 млн тонн до 13,4 млн. Особенно сильный ущерб был нанесен оборонной промышленности — эти объекты постоянно подвергались прицельной и массированной бомбардировке, а стремительно развернувшийся на сотни километров театр военных действий значительно снизил производительность многих важнейших предприятий и заводов. В целом, как замечает в своей книге об экономике СССР в годы войны последний советский премьер Николай Рыжков, «в 1941 году вследствие понесенных потерь основные производственные фонды по стране сократились на 28% по сравнению с довоенным уровнем». Если бы не начавшаяся в июле 1941 года масштабная переброска людей и оборудования в восточные регионы страны — в Поволжье, на Урал, в Западную Сибирь, Казахстан, Среднюю Азию, экономические потери для Советского Союза были бы фатальными.

Двадцать четвертого июня постановлением ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР «для руководства эвакуацией населения, учреждений, военных и иных грузов, оборудования предприятий и других ценностей» при СНК был создан Совет по эвакуации. Его первым руководителем был назначен нарком путей сообщения Лазарь Каганович.

«Тогда считалось, — писал в своих мемуарах тогдашний председатель комитета продовольственно-вещевого снабжения РККА Анастас Микоян, — что Наркомат путей сообщения должен играть главную роль в вопросах эвакуации. Объем же эвакуации из-за ухудшения военной обстановки расширялся. Все подряд эвакуировать было невозможно. Не хватало ни времени, ни транспорта. Уже к началу июля 1941 года стало ясно, что Каганович не может обеспечить четкую и оперативную работу Совета по эвакуации».

У растерявшегося наркома не получилось организовать нормальную эвакуацию ни из Белоруссии, ни из Прибалтики. Немцы стремительно наступали в полосе группы армий «Центр», бомбя пути отступления РККА. Войска теряли управление, предприятия — руководство. Третьего июля главой совета был назначен секретарь ВЦСПС Николай Шверник. Его заместителем стал 37-летний Алексей Косыгин, осуществлявший основной контроль за вывозом оборудования и ценностей с территорий, которым угрожал враг. В состав Совета по эвакуации также был введен Анастас Микоян.

Впоследствии вся работа по транспортировке людей, промышленного оборудования, продовольствия и материальных и культурных ценностей курировалась Государственным комитетом обороны, ЦК ВКП(б), СНК СССР и Советом по эвакуации. Кроме того, к эвакуации военной промышленности были привлечены Госплан СССР и Наркомат обороны СССР.

В постановлении ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР «О порядке вывоза и размещения людских контингентов» от 27 июня 1941 года были определены первоочередные объекты для эвакуации. Согласно этому документу, в первую очередь на восток должны были отправляться квалифицированные кадры рабочих и служащих, старики, женщины и молодежь, промышленное оборудование, станки, цветные металлы, хлеб. Через несколько дней поступил приказ, предписывавший по возможности спасать все имеющиеся материальные ценности на территориях, оставляемых Красной Армией, и уничтожать то, что забрать с собой было уже невозможно. «Угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего», — говорилось в приказе.

Двадцать седьмого июня было принято решение и о немедленном «вывозе из Ленинграда ценностей и картин ленинградского Эрмитажа, Русского и других музеев», а также о «вывозе из Москвы государственных запасов драгоценных металлов, драгоценных камней, Алмазного фонда СССР и ценностей Оружейной палаты Кремля».

Навстречу войне. Как детей из Ленинграда эвакуировали прямо под обстрелы врага

Июль 1941 года. Город пока еще не в кольце. Более 160 тысяч детей эвакуируют в южные районы Ленинградской области. Там они фактически попадают в хаос войны, под вражеские обстрелы. Начинается реэвакуация, в ходе которой кто-то погибает, кто-то пропадает без вести. До недавнего времени эти события историки обходили стороной. Теперь уже появились исследования, основанные на анализе архивных документов и воспоминаний. Один из тех, кто увлечен этой темой, — наш сегодняшний собеседник старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН кандидат исторических наук Дмитрий АСТАШКИН.

Ленинградские малыши воспринимали экстренный выезд в сельскую местность как совершенно неожиданную и увлекательную прогулку. На фото, сделанном в 1941 году, в первые недели войны, — эвакуация одного из детских садов. РЕПРОДУКЦИЯ. ФОТО АВТОРА

На «летние дачи»

— Дмитрий Юрьевич, начну вот с чего: академик Дмитрий Лихачев вспоминал, что впоследствии многие несчастные родители, потерявшие своих детей, требовали судить тех, кто сразу же после начала войны организовал поспешную и неправильную, по их мнению, эвакуацию.

— Понимаете, тогда, в первые недели войны, было чрезвычайно трудно адекватно оценить складывавшуюся ситуацию. Эвакуация из города, стартовавшая 29 июня, осуществлялась согласно довоенным планам, разработанным на случай угрозы Ленинграду со стороны Финляндии. Здесь у властей не было никакой импровизации.

Южные районы Ленинградской области (тогда она включала в себя и нынешнюю Новгородчину) считались наиболее безопасными. Если отправлять детей куда-то дальше — можно было получить обвинение в паникерстве и неверии в силу Красной армии.

Впрочем, у кое-кого были сомнения в правильности выбранного направления. Вот характерная запись из дневника начальника высоковольтных сетей «Ленэнерго» Козловского: «3 июля. Идет массовая эвакуация детей. Районы эвакуации явно неудачно выбраны (Старая Русса, Молвотицы, Боровичи и т. Но государственная машина уже закрутилась, а чиновники боялись проявлять инициативу.

Детей отправляли в Валдайский, Окуловский, Боровичский, Демянский, Хвойнинский, Маловишерский и другие районы нынешней Новгородской области, а также два восточных района современной Ленобласти — Бокситогорский и Тихвинский. За районами города были закреплены определенные места, куда традиционно на лето организованно вывозили школьников и воспитанников детских садов. Так, Мошенский район принимал ребят из Петроградского района, Валдайский — из Василеостровского и Приморского, Пестовский — из Московского.

И организаторы эвакуации, и родители были уверены, что дети быстро вернутся. Поэтому и набор вещей, которые те брали, был небольшим. Взятое с собой зимнее пальто могло грозить обвинениями в паникерстве.

Вот лишь несколько цифр. В первый же день массовой эвакуации, 29 июня, десятью эшелонами (семь с Московского вокзала, два — с Витебского, один — с Варшавского) отправили 15 192 ребенка. 30 июня 19 эшелонов увезли 32 236 детей. За неделю, с 29 июня по 5 июля 1941 года, были эвакуированы 212 209 человек, из них 162 439 в Ленинградскую область и 49 770 — в Ярославскую.

Около половины эвакуированных детей были дошкольного возраста. На каждые пятьдесят человек полагался взрослый руководитель, на триста — медсестра, на пятьсот — врач. Педагогов отправляли в порядке мобилизации, на сборы давали одну ночь.

Инструктаж был кратким, про поведение под обстрелами не говорили, но предупреждали: за гибель ребенка — тюрьма. Ведь детей эвакуировали без родителей — прямо детскими садами и школами, вместе с воспитателями и педагогами.

— У родителей разрешения не спрашивали?

— Нет, их просто ставили перед фактом. Каждый ребенок был заранее вписан в эвакуационные планы детских учреждений. Эвакуация планировалась кратковременная и ближняя. Детей должны были отправить на «летние дачи», в привычные им места.

И организаторы эвакуации, и родители были уверены, что война закончится скорой победой, что дети быстро вернутся. Поэтому и набор вещей, которые те брали, был небольшим. За взятое с собой зимнее пальто могли грозить обвинения в паникерстве. Мол, неужели кто-то может подумать, что разлука затянется до зимы? Он что, не верит в скорую победу Красной армии?

От железнодорожных станций на подводах или автобусах (в том числе ленинградских, снятых с городских рейсов) детей везли до районных центров, а оттуда на подводах — до колхозов. Как правило, под размещение юных ленинградцев отводили сельские школы, а если их не хватало, то селили в избах-читальнях и в домах местных жителей. Те старались сделать для детей все, что могли. Для них же самих эта поездка поначалу была увлекательным приключением. Мол, где-то идет война, но все это ненадолго, ведь наша Красная армия самая сильная, и мы скоро победим.

Однако летний отдых вскоре кончился: войска вермахта стремительно приближались к южным границам Ленинградской области. Уже со 2 июля 1941 года немецкие самолеты стали бомбардировать ее железные дороги и станции. 13 июля Леноблисполком получил телеграмму из Валдайского района с просьбой предоставить эшелон для реэвакуации ленинградских детей, поскольку станция Едрово, где находились более двух тысяч ребят, подверглась бомбардировке.

Одних возвращали в Ленинград, других пытались отправить еще дальше — в Ярославскую и Кировскую области. И вот тут-то и случилась беда. Маленьких ленинградцев возвращали из деревень на узловые железнодорожные станции. Таковыми были Лычково, Боровенка и Старая Русса. Немецкие самолеты господствовали в воздухе, станции и эшелоны оказывались беззащитными.

Так, 13 июля 1941 года вражеские самолеты обстреляли идущий в Ленинград детский эшелон на 226-м километре Октябрьской железной дороги, вблизи станции Боровенка. Были убитые и раненые. В местной больнице мест не хватило, так что раненых размещали в домах. Сельсовет захоронил останки в двух общих могилах.

Сколько детей были ранены и убиты под Боровенкой? Из каких они районов Ленинграда? Почему эта трагедия не попала в отчеты об эвакуации? Эти вопросы пока не исследованы. Трагедия в Боровенке малоизвестна за пределами Окуловского района, о ней пишут только новгородские журналисты.

Более всего известен эпизод в Лычкове, который стал символом трагедии ленинградских детей, попавших под фашистские бомбы еще до начала блокады.

Верните наших детей!

— Увы, вокруг этой истории за последние годы возникло слишком много мифов. Нередко можно услышать об армаде бомбардировщиков, совершивших налет на станцию, о двух тысячах погибших. Что говорят архивы?

Цитирую: «На ст. Лычково в момент подготовки и посадки детей в эшелон был произведен внезапный налет (без объявления воздушной тревоги). Одиночный немецкий бомбардировщик сбросил до 25 бомб, в результате чего разбито 2 вагона и паровоз из детского эшелона, порвана связь, разрушены пути, убит 41 чел. , в том числе 28 ленинградских детей, и ранено 29 чел. , в том числе 18 детей. Список пострадавших прилагаю.

После налета сразу же были приняты меры, и находившиеся в поселке дети, свыше 4000 чел. , были рассредоточены по лесу и кустарникам. Через 1 час после первой бомбежки была объявлена воздушная тревога, и появившиеся 4 немецких бомбардировщика подвергли вторично бомбежке и пулеметному обстрелу Лычково. Благодаря принятым мерам никто из детей во время второй бомбежки не пострадал».

Нет оснований не верить этим данным. 28 погибших детей, 18 раненых — это уже страшная трагедия, и она не нуждается в преувеличении. Но все остальное — это, простите, легенды и домыслы.

Если бы был больший масштаб жертв, это отразилось бы в переписке, в архивах, в мемуарах. Ленинградец Джон Дмитриевич Федулов, который сам пережил бомбежку в Лычкове, вспоминал, что в эшелоне было всего 12 вагонов. И две тысячи детей в них просто не могли бы поместиться. И если бы было такое количество жертв, то какая же по площади должна быть братская могила на маленьком сельском кладбище?

В одной газете я прочитал, что в Лычкове было тайное захоронение погибших детей, которое позднее власть перекопала, чтобы замести следы. Ни ученые, ни местные жители не подтверждают подобной версии. Лычково — небольшое село, там все на виду.

Другое дело, что власти старались всячески скрыть то, что детские эшелоны попали под бомбежки, чтобы в Ленинграде не возникла паника. И в этом тоже была своя логика. Вот почему информация передавалась через родителей по сарафанному радио, обрастая самыми дикими подробностями.

— Родители действительно бросались на поиски своих детей, поскольку в условиях крайнего дефицита новостей верили этим слухам.

— Естественно. Они даже не знали, что началась реэвакуация. И вдруг они слышат про горящие вагоны, про гибель тысяч детей. Родители стали призывать власти к ответу. Например, в Московский райсовет явилась целая группа матерей, они шумели и кричали: «Верните наших детей! Пусть лучше они с нами здесь будут, а умрем, так вместе, хотя бы будем знать, как и где».

Некоторые родители не выдерживали неизвестности и отпрашивались у своего начальства. Историк Георгий Князев записал в дневнике 18 июля 1941 года: «С эвакуированными детьми неблагополучно. Матери едут за своими детьми. Я отпустил служащую у нас машинисткой Т. Орбели в Боровичи за своими двумя дочками 9 и 12 лет». Кто-то из родителей брал отпуск, а кто-то увольнялся, если начальство не шло навстречу. Однако перед выездом ленинградцам нужно было через райсовет взять документ на возврат ребенка.

Откуда родители узнавали, где искать? Как правило, из писем собственных детей, которые они успели получить. Либо опять-таки посредством сарафанного радио. Но детей зачастую уже не было в изначальных местах размещения. Поэтому родители ходили по соседним деревням, станциям, пытались хотя бы что-то узнать. А ведь дороги были забиты беженцами и войсками, паника только нарастала.

Хождение по мукам

— Чем больше родителей выезжало на поиски, тем сильнее власть понимала, что ситуация выходит из-под контроля.

— Да, именно поэтому 10 августа 1941 года вышло постановление бюро ленинградского горкома партии: «Обязать секретарей РК ВКП(б) разъяснить родителям эвакуированных детей, что дети находятся в безопасности, обеспечены питанием, и ликвидировать всякие провокационные слухи».

Это же постановление предписывало «запретить директорам предприятий и учреждений давать отпуска и справки матерям-работницам для поездки за эвакуированными детьми». Впрочем, этот запрет все равно нарушался: в общей неразберихе начальство закрывало глаза на отъезд родителей.

До конца июля многие юные ленинградцы были возвращены домой, часть оказалась в других областях. В справке об эвакуации указывалось, что все, кого вывезли из Залучского, Лычковского и Демянского районов, были направлены в Кировскую и Ярославскую области, из Молвотицкого района значительная часть взята родителями в Ленинград. «Дети, вывезенные из Валдайского района (Василеостровский район) и Крестецкого района (Приморский), направлены в Ленинград».

Таким образом, по данным петербургской исследовательницы Людмилы Газиевой, к 1 августа 1941 года из Ленинградской области были возвращены около 115 тыс. человек. В августе 1941 года реэвакуация становилась все сложнее — враг оккупировал важные транспортные узлы: Старую Руссу (9 августа), Новгород (19 августа), Чудово (20 августа).

Конечно, сегодня, если смотреть по результату, действия властей по первой эвакуации можно считать неудачными, поскольку они привели к неразберихе, хаосу, пропаже и гибели детей. Но это взгляд с высоты наших сегодняшних знаний о войне. Нам сейчас легко говорить об ответственности тех или иных руководителей, обвинять их в недальновидности и боязни принимать самостоятельные решения. Но все же надо исходить из тех реалий, которые складывались тогда, летом 1941 года.

Руководителям города приходилось принимать решения исходя из дефицита информации: первые недели войны они довольно слабо представляли, с какой скоростью и в каких именно направлениях движутся к Ленинграду немецкие войска.

— Возвращаясь к бомбежке в Лычкове. Как вы считаете, зачем противнику потребовалось бомбить детский эшелон: неужели в этом могла быть какая-то военная логика?

— По воспоминаниям, в тот момент на станции стояло два эшелона. В один грузились дети, другой был с ранеными, под знаком Красного Креста. И тот и другой поезда по всем законам ведения войны не должны были становиться мишенями для воздушной атаки. Причем станция была беззащитной: на ней не было ни одного зенитного орудия.

По документам НКВД, составленным сразу же после трагедии, самолет был один, он сбросил на станцию бомбы, а затем прошел над эшелонами на бреющем полете, прицельно расстреливая разбегающихся людей из пулемета. Конечно, летчик не мог не видеть, что на земле — дети. Поэтому в любом случае здесь надо говорить о военном преступлении, совершенном гитлеровским пилотом.

Есть свидетельства, что как раз в это время по Лычкову вели колонну немецких пленных, захваченных в недавних боях. Их конвоировали в склад заготживсырье на окраине Лычкова. Возможно, налет на станцию был сделан для того, чтобы отвлечь внимание от пленных. И те, по воспоминаниям жителей, действительно разбежались. Впрочем, я не хочу плодить никаких сенсаций.

Увы, до сих пор неясно, сколько детей пострадали в результате первой эвакуации, сколько были убиты и ранены. А были еще и разлученные семьи, потерявшиеся дети. Есть сведения о том, сколько детей выехали из Ленинграда, сколько вернулись, но разница между ними — более сорока тысяч человек. Какова их судьба?

Часть детей приютили у себя сельские жители. Часть детей местные власти вывезли в тыл, не отчитываясь перед ленинградскими властями. А кто-то оказался на оккупированной территории. Для примера — хождение по мукам ленинградской школьницы Капы Захаровой в 1941 — 1944 годах: эвакуация в Старую Руссу, трагедия на станции Лычково, затем жизнь в оккупации: принудительный труд в Демянском районе, тюрьма в Старой Руссе, концлагерь «Дулаг-100» в Порхове, спасение у партизан, жизнь в Уторгошском районе.

Лишь в июне 1945 года Капа Захарова возвратилась на родной Васильевский остров. А сколько ленинградских детей не вернулись, сгинув под бомбами, в нацистских концлагерях, в сожженных деревнях?

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 164 (6517) от 04. 2019 под заголовком «Навстречу войне».

Спасительные магистрали

Вскоре по всей стране — почти в каждом городе и поселке — была развернута сеть эвакуационных пунктов. Каждому эвакуированному выдавалось особое удостоверение, по которому можно было получить продукты питания; здесь же организовывались столовые, душевые, санпропускники, формировались эшелоны с людьми, которые затем отправлялись по назначению.

К эвакуации был привлечен весь имеющийся в стране грузовой транспорт, который усиленно охранялся. До наступления морозов массовые эвакуационные маршруты проходили по рекам. Нескончаемой вереницей беженцы двигались и пешком — по сельским дорогам. Конечно, главная тяжесть транспортировки промышленных сил выпала на железные дороги (около 80% суммарного грузооборота за все время войны). К концу июня 1941-го были уточнены данные обо всем наличном вагонном парке и продумано плановое и наиболее целесообразное его использование. Для того чтобы организовать бесперебойное движение груженых эшелонов, в Наркомате путей сообщения была создана специальная оперативная группа, которая обеспечивала реализацию решений Совета по эвакуации. В частности, она вела учет погруженных вагонов, обеспечивала их своевременную подачу, контролировала продвижение и разгрузку; по всему пути следования для каждого эшелона готовили сменные паровозы и уголь, а для людей — питание. Кроме того, необходимо было постоянно и быстро восстанавливать железнодорожные пути из-за регулярных бомбардировок и диверсий. Всего за годы войны с территорий, которые находились под угрозой оккупации, было отправлено около полутора миллионов вагонов с людьми и грузом.

Оборонный щит. Эвакуированные предприятия

Завод в здании кинотеатра «Октябрь» (ныне «Победа»). Рис. Касаткина

Новосибирск готовился к войне заранее. Впрочем, как и вся страна. В Сибирском военном округе готовились сильнейшие стрелковые дивизии, в Толмачево строился военный аэродром, город выпускал боевые истребители ЛАГГ, боеприпасы.

График эвакуации промышленности в случае войны был заранее проработан. Какое предприятие куда едет, кто за что отвечает — все было прописано заранее. И Новосибирск тоже занимал там свое место.

В первую очередь это два уже существующих в городе гиганта — комбинат №179 (Сибсельмаш) и завод №153 (им. Чкалова) — которые сразу же приняли на себя до десятка заводов. Но такого большого и быстрого потока эвакуации не ожидали. Уже в первые месяцы войны к нам прибыли 32 завода, четыре оборонных института, а также проектные институты, строительные и монтажные тресты. Поэтому прибывающие предприятия приходилось размещать в самых неожиданных местах: в институтах, пожарных и трамвайных депо, в кинотеатрах, в гаражах, в бывших церквях. Причем размещали даже частями — один цех здесь, второй там, а третий еще дальше. В 1941 году под производство было передано более 150 зданий и помещений.

Нужно отметить, что и сама эвакуация зачастую проходила с большими трудностями. По Транссибирской магистрали одномоментно и с большой даже для сегодняшнего дня маршрутной скоростью (тысяча и более километров в сутки) неслись с одной стороны воинские эшелоны на запад, с другой — эвакуационные на восток. Немудрено, что эвакуационные эшелоны «терялись», путали направления. Оборудование «в пути» было разбросано на многие километры, и предприятия к месту разгрузки приходили не единовременно, а кусками. Нередко от прибытия первого эшелона до последнего проходило больше месяца. А часть оборудования до города так и не дошла. Последние погрузки и отправки многих заводов происходили уже под бомбежками и артобстрелом.

Где позволяло производство, работы начинались прямо в пути, в вагонах движущегося эшелона. И на месте было не легче. Зачастую заводы работали практически с колес: разгружались на месте, станки ставились прямо на землю, подключались и работали. Стены цехов возводились уже вокруг.

В целом Новосибирская область приняла более 150 предприятий и организаций. Это были машиностроительные предприятия, химической, пищевой промышленности, но в основном Наркомат боеприпасов, Наркомат вооружений, Наркомат авиационной промышленности и Наркомат электропромышленности. Появляются новые для региона отрасли: черная и цветная металлургия, электро- и радиопромышленность, оптика.

К началу 1942 года эвакуированные предприятия уже массово выпускали продукцию на фронт. За военные годы промышленность Новосибирска при участии эвакуированных заводских коллективов в восемь раз увеличивает выпуск продукции. Предприятия выпускали самолеты, снаряды, обмундирование, радиопередатчики, обмундирование, обувь, мыло, продовольствие.

Мы, конечно же, не можем здесь рассказать о славной работе всех наших предприятий. Но все же обзорно. хотя и в нескольких частях.

Кинокопировальная фабрика

Новосибирск стал и «военной киностолицей». Сюда эвакуировали Московскую кинокопировальную фабрику. Ее разместили на площадях Новосибирской студии кинохроники. Мощность копировального цеха составляла 20 млн метров фильмокопий в год. Новосибирская кинокопировальная фабрика была единственным промышленным предприятием в стране, производящим и тиражировавшим 35-мм кинофильмы, которые отправлялись и на фронт, и в тыл. В каждой воинской части, в каждом селе были такие коробочки с надписью «Новосибирская кинокопировальная фабрика». Большинство фильмов было посвящено военной тематике: «Как устроить землянку», «Умей стрелять метко», «Пистолет-пулемет». И делали их — по 12 часов в смену — подростки, пришедшие на производство из новосибирских школ. Фильм «Разгром немецких войск под Москвой», размноженный у нас, стал эпохальным и в 1943 году принес его авторам премию Оскар. В военные годы у нас было создано больше 200 лент.

Афиша фильма «Разгром немецких войск под Москвой»

Новосибирская область сыграла огромную роль в обеспечении фронта в годы Великой Отечественной войны. Часть заводов после войны уехала. Первый секретарь обкома партии М. Кулагин очень хотел сохранить эвакуированные заводы в Новосибирске, чтобы они продолжали свою работу здесь. «Они будут развиваться по-новому, — говорил Кулагин, — они нужны нам здесь».

Это были удивительные люди.

«Мы, сибиряки, не слышим артиллерийской канонады, фронт от нас далеко, но линия фронта проходит через сердце каждого патриота. Мы знаем, что в пуле, сразившей немца, в снаряде, разбившем фашистский танк, есть наш труд; наша безграничная любовь к Родине и наша лютая ненависть к врагу».

Константин Голодяев, сотрудник музея Новосибирска

Инструментальный завод (НКСМ)

Одними из первых, уже 4 августа, пришли первые эшелоны с оборудованием Сестрорецкого инструментального завода им. Воскова, в сентябре — последние. Завод размещался на двух площадках, на улицах Коммунистической и Большевистской. В декабре на фронт была отправлена первая продукция: противопехотные мины, реактивные снаряды М-8 для «Катюш». После завод перешел на выпуск крайне необходимого контрольно-мерительного и режущего инструмента для производства боеприпасов.

Качанова Елена Васильевна:

«Общежития не было, и ребята ночевали в цехах. Кто спал на формовочных землях, кто на печах в кузнечном. Грязи не боялись. Фуфайки, которые были вначале желтого цвета, вскоре от графита и сажи стали черными и блестели, как кожанки. Когда на заводе построили кузнечный цех, там сделали специальную комнату, где можно было спать на нарах. Правда, за стенкой молот ухал круглые сутки. Да так сильно, что все тело подпрыгивало при каждом ударе. Но, намаявшись за смену, мы все равно засыпали».

Сдюжили

Критический момент в переводе советской хозяйственной машины на военные рельсы пришелся на конец 1941 года. «В ноябре и декабре народное хозяйство не получило из Донецкого и Подмосковного бассейнов ни одной тонны угля. В это время стояли все металлургические комбинаты юга. Выпуск стального проката — хлеба военной промышленности в декабре 1941 года по сравнению с июнем уменьшился в 3,1 раза, — приводит драматические факты в своей работе “Экономическая история России: XX век” замечательный отечественный экономист Рэм Белоусов. — Ноябрь — самая низкая точка на этой опасной кривой. Именно в этот момент благодаря невиданному напряжению всех сил и воли российский народ сотворил чудо — перешагнул через невозможное, и военное производство стало расти».

Уже в октябре 1942 года «объем валовой продукции военной промышленности и машиностроения превысил более чем вдвое показатели 1941 года и в полтора раза — уровень 1940 года, — замечает Николай Рыжков. — Удельный вес военной продукции в общем объеме валовой продукции промышленности повысился с 26% в 1940 году до 68%». Советская экономика окончательно вошла в мобилизационный режим работы. К ноябрю 1942 года наша армия получила значительный перевес перед силами Германии и ее союзников по количеству всех основных видов вооружения (см. таблицу).

Маршал Георгий Жуков, понимавший, чего стоили каждый доставленный с востока страны снаряд и каждый пущенный в бой танк, как-то заметил, что великий «исход» промышленности и людей в 1941–1942 годах по своему значению оказался равным «величайшим битвам Второй мировой войны».

Завод редких металлов

В октябре 1941 года на базе института «Сибгиредмет» по ул. Бедного был создан завод редких металлов. Сюда эвакуировали специалистов двух профильных институтов из Москвы и Одессы. Предприятие стало выпускать необходимые для оборонной промышленности соединения редких металлов: висмута, люминофоров, солей лития и стронция.

Цена неверной доктрины

Было бы неверно изображать эвакуацию идеальной операцией, проведенной без сучка, без задоринки. Хаоса, несогласованности и потерь, с учетом масштаба проекта, тоже хватало. Сказалось и то, что эшелонированных эвакопланов до войны создано не было. Имеющиеся планы исходили из доктрины совсем другой войны, наступательной и победоносной, предполагавшей быстрый разгром врага на его территории. Работавший в начале войны на посту заместителя наркома путей сообщения Николай Дубровин признавался в своих воспоминаниях: «Конкретными, заблаговременно разработанными эвакуационными планами на случай неблагоприятного хода военных действий мы не располагали». Более того, если обратиться к постановлению СНК СССР от 1 июля 1938 года «Об утверждении положения об эвакуации и о порядке разработки эвакопланов», то становится ясно, что от создания эвакуационных планов отказались сознательно: «большие политические и промышленные центры и пункты оперативного значения, находящиеся в приграничной полосе или в районах боевых действий, не должны эвакуироваться в том понимании, что из них вывозится все», поскольку «они должны быть неприступной крепостью для противника и служить моральной опорой для наших войск».

Дубровин вспоминает, что в первые военные дни была даже предпринята отчаянная попытка разыскать в архивах и библиотеках Москвы хоть какие-то сведения об эвакуации во время Первой мировой войны (которая, надо сказать, удачно начавшись в 1915 году, к 1916 году провалилась). Никаких сведений найти так и не удалось. Так что эвакуацию в 1941-м пришлось разворачивать практически с нуля, на ходу обкатывая эвакуационные механизмы. Как следствие, нередкими были и срывы.

Так, первые эшелоны с беженцами, прибывавшие на Урал, были оснащены кое-как. «Случалось, что в открытых полувагонах или на платформах ехали люди, — вспоминал тогдашний первый секретарь Челябинского обкома ВКП(б) Николай Патоличев. — Хорошо, если был брезент, которым можно было прикрыться от дождя. Иногда и этого не было. Здесь же станки или материалы, кое-что из вещей эвакуированных». Случались перебои и в снабжении продуктами питания; в пути следования нередки были случаи потери родных и близких; на местах часто не было возможности оказать оперативную медицинскую помощь; огромной проблемой, с которой, к сожалению, не везде удавалось справиться своевременно, стало обеспечение беженцев крышей над головой, теплой одеждой, необходимой медицинской помощью. Иногда ценный груз без должного планирования направляли в районы, близкие к фронту, и как только советские войска начинали отступление, их приходилось повторно отправлять в другие районы; случалось, что целые вагоны с боеприпасами и вооружением, предназначенными для армии, по ошибке отправлялись в глубокий тыл. Поезда постоянно простаивали на станциях по несколько суток, а то и недель из-за отсутствия нормальной координации между службами железной дороги. Движение поездов уплотнялось и из-за недостатка двухпутных линий в стране (всего 29,5% от всей эксплуатационной сети). «Когда потянулись в октябре эти заводы в эвакуацию, поезда шли трамвайным порядком — в хвост друг другу, — вспоминает машинист А. Жаринов. — На одном блок-участке по два эшелона. Тащишься как улитка, а впереди, метрах в двух-трех от твоего локомотива, мерцают огни последнего вагона идущего впереди поезда».

В первые недели войны население, а часто и заводские рабочие с недоумением и недоверием встречали призывы к немедленной эвакуации. Нередкими были случаи прямого саботажа, когда рабочие отказывались выполнять команду демонтировать производство, обвиняя начальство в дезертирстве. «Ленинградцы, несмотря на разъяснение опасности положения, не допускали мысли о возможности подхода врага к стенам их города и не стремились эвакуироваться из него», — пишет исследователь Иван Ковалев.

В чрезвычайно сложных условиях проходила эвакуация людей и промышленности из Ленинграда. После того как немцы овладели Псковом и прорвались к реке Луга, работа Ленинградского узла резко осложнилась: железнодорожные пути оказались перегружены потоком эшелонов из Прибалтики и со станций Карельского перешейка. По сути, операция по эвакуации началась в июне и была прервана уже в конце августа, когда противник перерезал последнюю железную дорогу; 8 сентября 1941 года кольцо блокады вокруг Северной столицы сомкнулось окончательно. За этот период из города удалось вывезти лишь 773 590 жителей и несколько десятков крупных предприятий.

Шоколадная фабрика (НКПП)

В конце ноября в Новосибирск из Одессы приходит первый состав с оборудованием кондитерской фабрики имени Розы Люксембург. Строительство ее развернулось на территории бывшего склада Оптбакалеи на Никитина. Вскоре из Сибири на фронт пошла стратегическая пищевая продукция — какао-порошок с сахаром, помадные конфеты и плиточный шоколад, который входил в рацион  военных летчиков и моряков из-за своих энергетических свойств. Ежемесячно выпускалось до тридцати тонн шоколадных изделий.

Реализация эвакуации

Деятельность Совета была осложнена отсутствием опыта в столь масштабных перевозках, по окончании которых все спасенное надлежало разместить на новом, неподготовленном месте. Кроме того, экстренное свертывание производства на эвакуируемых заводах приводило к убыткам для бюджета государства.

По регионам практическая часть по эвакуации ложилась на ЦК партий и СНК союзных республик, а также обкомы, райкомы, горкомы ВКП(б), обл-, рай- и горисполкомы. Материальная составляющая наркоматов и прочих учреждений эвакуировалась под надзором отдельных групп, созданных при конкретных ведомствах. Генеральный контроль за всем лежал на группе инспекторов под управлением А. Косыгина.

Непосредственная перевозка осуществлялась при помощи всего имеющегося транспорта, но первоочередно — железнодорожного. На больших узлах трудились Уполномоченные Совета, а при Наркомате путей сообщения СССР — Грузовое управление и Управление движения. Все они имели оперативные группы, отвечающие за реализацию решений Совета по эвакуации (контроль путей, погрузки и выгрузки, а также поиск нужного числа вагонов). Кроме того, задействовался личный состав частей тыла Красной армии. Для этого в Совет вошел генерал М. Захаров и части Военного Сообщения фронтового и армейского подчинения.

При железнодорожных, морских и речных вокзалах формировались эвакуационные пункты. В них осуществлялись прием и отправка поездов, плюс питание и медпомощь. Демонтаж оборудования в эвакуируемых заводах проходил при нехватке работников и часто при отсутствии грузоподъемного оборудования. Нередко эти мероприятия шли в прифронтовой зоне. Потому в приоритете были наиболее ценные и современные предприятия. Во вторую половину 1941 года правительство потратило более трех миллиардов рублей на эвакуацию.

Сложнее шла перевозка из западных областей, куда приближался противник и где не было надлежащей связи с командованием. Например, по Брест-Литовкой железной дороге вовремя проходила только половина поездов, отправленных по назначению. Тем не менее из Беларуси и Прибалтики было эвакуировано два миллиона человек и около 100 заводов. Похожие проблемы были в Украине и Крыму. Так, в Днепропетровске и Запорожье, где вермахт стоял на одном берегу реки, на другом все еще шла погрузка в эшелоны. Несмотря на это были вывезены предприятия, находящиеся в Киеве, Харькове и Донбассе. Сложнее складывалось с энергетической отраслью. Много электростанций было взорвано.

28 июня 1941 года начался выезд из Ленинграда. Первоочередно эвакуировались пожилые люди, женщины и дети, а также промышленное оборудование, архивы и культурные ценности. Причем вывод длился и после блокады — при помощи Дороги жизни, а также посредством воздушного сообщения. Не менее активной была эвакуация и в столице СССР. Но ее наибольшие темпы пришлись на осень 1941 года — во время генерального наступления Германии. По мере продвижения вермахта начался вывоз людей и техники на Кубани и Северном Кавказе. В общей сложности для перевозки начального периода Великой Отечественной войны понадобилось 1,5 миллиона вагонов.

Сберечь от врага

Особенно тщательно продумывалась система демонтажа промышленных объектов. Надо сказать, что условия для сворачивания заводов часто были тяжелейшими: постоянно не хватало рабочей силы и грузоподъемной техники; работать приходилось под огнем противника; иногда производство до последнего продолжало выпускать продукцию для фронта, а затем в сжатые до предела сроки сворачивалось и буквально последним поездом прорывалось из кольца немецких подразделений.

Историк Георгий Куманев пишет, что «одним из основных правил, которые постоянно стремились соблюдать местные органы во время демонтажа и перемещения предприятий, было сохранение комплектности оборудования. Эшелоны с ценным оборудованием формировались так, чтобы каждый из них мог на новом месте быстро развернуться в самостоятельное предприятие и выпускать необходимую фронту и стране продукцию». Ввиду того, что большинство предприятий представляли собой машиностроительные заводы, функционирующие в системе разветвленной кооперации, крайне важно было не только скоординировать их комплексную отправку на новое место, но и, уже по прибытии в глубокий тыл, быстро синхронизировать ввод в эксплуатацию. Задачи эти за немыслимо короткие сроки в целом решить удалось: к концу 1941 года на новых местах действовали уже многие заводы и фабрики. В различных тыловых районах было размещено 122 предприятия Наркомата авиапромышленности, 43 — Наркомата танковой промышленности, 71 — Наркомата вооружения, 96 — Наркомата боеприпасов, 80 — Наркомата минометного вооружения, 199 — Наркомата черной металлургии, 91 — Наркомата химической промышленности, 45 — Наркомата цветной металлургии.

Передислокация, не имеющая аналогов во всем мире

Эвакуация в СССР во время Великой Отечественной войны — масштабная перевозка людей, заводов, учреждений, а также продовольственных и сырьевых запасов на восток СССР во избежание угрозы германской оккупации в годы Великой Отечественной войны.

Химфармзавод (№35 НЗ)

Уже в самом конце ноября эвакуированный из Москвы завод эндокринных и витаминных препаратов с семьями специалистов фармацевтической промышленности разместили в Октябрьском районе на двухэтажном складе местного отделения общества Красного Креста и Красного полумесяца.

29 марта 1942 года завод выдал первую свою продукцию, крайне необходимую для госпиталей: настойку йода в ампулах, кофеин, натрий бензонат, бинты. После наладки оборудования московского завода имени Семашко 35-й стал производить и рентгеновские экраны.

Приборостроительный завод (№69 НКВ)

Предприятие было эвакуировано из Красногорска, размещено в корпусах института инженеров транспорта, в школе пограничников, в «красных казармах» на Владимировской. От железной дороги до заводской площадки оборудование подвозили паровозом по трамвайным рельсам, а далее рабочие перетаскивали в сани со станками к месту их установки. Монтаж сложнейшего оборудования, в том числе оптического, был произведен в кратчайшие сроки — через три недели после прибытия головного эшелона завод выдал первую партию прицелов.

Доставка оборудования приборостроительного завода. Рис. Фролова

В годы Великой Отечественной войны завод №69 Наркомата вооружений поставлял на фронт несколько десятков видов сложнейших оптических приборов (артиллерийские, танковые, винтовочные прицелы, зенитные морские бинокли и т. ) Например, знаменитые панорамы Гёрца — оптический прибор, который вот уже более 120 лет применяется для наземной артиллерии, а ныне и реактивных установок. Этот небольшой прибор обеспечивал нашим солдатам надежную защиту при танковых атаках противника или открывал пространство при артподготовках.

Колотвина Антонина Петровна:

«Я собирала важнейшую часть прицела. На каждую линзу уходило примерно час. Протирала раствором, смотрела на свет. Нельзя ни одной пылинки. Лампочка была 200 вольт, глаза уставали, конечно. А в конце месяца ночевали здесь, в цехе. Сдавать надо приборы было. Спали на верстаке, уберем лампочку, подставочку, расстелем и съежимся».

Потребность в оптике была так велика, что продукцию 69-го завода ежедневно отправляли специальным транспортным самолетом: 132 190 единиц оптических танковых и артиллерийских прицелов получил фронт из Новосибирска. За разработку усовершенствованных танковых прицелов к началу Курской битвы группа ведущих специалистов удостоена Сталинской премии. За время войны предприятию 34 раза присуждалось Переходящее Красное Знамя, а после войны оно осталось на вечное хранение. В 1945 году завод награжден орденом Ленина.

Аффинажный завод (№171 НКТП)

Первым, уже в июле 1941 года, к нам прибыл Московский завод цветных металлов имени ОГПУ, не дожидаясь еще не предполагаемой обороны Москвы. На то было особое распоряжение Лаврентия Берии. Его разместили в здании бывшей партшколы на Локтевской (ныне Б. Богаткова). В августе «золотой» завод начал выпускать продукцию. За год на нем круглосуточно аффинировали 300 тонн золота и 2500 тонн серебра. Этим металлом мы оплачивали союзникам вооружение и продовольствие для фронта.

Здание «золотого» завода (Кирова, 103). Фото И. Моторина

Завод «Искра» (№386 НКБ)

В сентябре 1941 года правительство принимает Постановление о строительстве под Новосибирском завода пиротехнического профиля. Площадка была определена в районе железнодорожной станции Заводская, на месте бывших артиллерийских складов, по соседству с уже строящимся заводом наркомата боеприпасов №635. Сюда же был эвакуирован завод №55 наркомата вооружений из Павлодара. Новому заводу был присвоен №386. Эта связка производила «снаряжение» (взрывную начинку) корпусов снарядов и мин, боеприпасов, которые изготавливались на предприятиях всего региона. В 1944 году предприятие ежедневно производило десятки тысяч гранат и тротиловых шашек для мин и не менее 1 600 000 капсюлей-воспламенителей к патронам. Оно дало жизнь целому городскому району — Пашино. Здесь до сих пор производят боеприпасы — его продукция сегодня занимает бОльшую часть российского рынка.

Военная проходная завода «Искра». Фото автора

Подготовка к эвакуации

Одна из главных задач в военное время — это максимальная организация производственных мощностей и экономической состоятельности в тылу. Наступление вермахта началось в европейской части СССР, где была сконцентрирована основная промышленность. Здесь имелось около 32-х тысяч заводов. Среди них — машиностроительные, горнодобывающие, металлургические, текстильные, пищевые и химические предприятия. Также запад сконцентрировал множество электростанций, коллективных хозяйств и МТС. Не менее важным являлся и человеческий фактор. В европейской части Советского Союза жило 40 процентов от всего населения страны.

Таким образом, в распоряжение врага попадали бы огромные территории, имеющие богатые людские и материальные ресурсы. Оккупируя запад СССР, Гитлер как раз рассчитывал применить имеющуюся промышленную и сырьевую базу в собственных интересах, как это было в Западной Европе.

24 июня 1941 года СНК СССР и ВКП(б) издали Постановление о создании Совета по эвакуации при СНК СССР. Этот орган возглавил нарком путей сообщения СССР Л. Каганович. Его замами стали председатель Совета Национальностей Верховного Совета СССР Н. Шверник и зампредседателя СНК СССР А. Косыгин. Кроме них, в Совет вошли Б. Шапошников, А. Микоян, П. С, Попков, Л. Берия, С. Круглов, Н. Дубровин, М. Первухин и А. Кирпичников.

Главной целью структуры стало создание плана по эффективной и неотложной эвакуации населения и предприятий. 29 июня 1941 года СНК СССР и ЦК ВКП(б) утвердили Постановление, предписывающее не оставлять ничего врагу в районах, покинутых Красной армией. Что можно было забрать, надлежало увезти, что нет — уничтожить.

В дальнейшем Совет по эвакуации переформировывался несколько раз. 3 июля 1941 года его главой стал Н. Шверник. Эвакуацией людей занялось отдельно образованное при Совете Управление во главе с зампредом СНК РСФСР К. Памфиловым.

Первоочередно задачи эвакуации определяло Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 июня 1941 года «О порядке вывоза и размещения людских контингентов». Перевозке в восточные области подлежали рабочие с квалификацией, госслужащие, а также женщины, дети, старики и молодежь. Из материальных ресурсов в первую очередь ценились станки, машины, цветмет и горюче-смазочные материалы. В продовольственном плане первоочередно вывозился хлеб. Это же Постановление утверждало порядок перевозки культурных ценностей. Сюда входили музейные фонды, драгметаллы и драгоценные камни, а также алмазный фонд СССР вместе с экспонатами Оружейной палаты.

Завод «Светлана» (№211 НКЭП)

22 июля из Ленинграда вышел первый эшелон завода «Светлана» наркомата электропромышленности. В Новосибирске он разместился в корпусах еще не переехавших институтов сельскохозяйственного и инженеров геодезии и картографии. Последние составы уйти не успели, немцы перерезали железную дорогу, часть завода осталась в блокаде и вскоре прекратила основное производство. В результате недокомплект сложнейшего, уникального оборудования и сырья создал невероятные трудности в запуске производства.

«Нам пришлось оборудование из вагонов перетаскивать на себе за много километров. Впрягались по 15-20 человек и, подобно репинским бурлакам, в лютую стужу, голодные, полураздетые, выбиваясь из сил, осторожно тащили различное оборудование, станки и механизмы, чтобы их не повредить, подложив под них листы железа, куски балок или рельс. Втащив оборудование в цех, тут же его монтировали и пускали в эксплуатацию».

Заводу, ставшему единственным в стране производителем электровакуумных приборов, присвоили №211. Временно начали изготавливать боеприпасы, стабилизаторы для ракет. Нашли выход и для основного производства. Так, водород изготавливался на мыловаренном заводе и в аэростатах (в сопровождении мальчишек) переносился на предприятие. Из блокадного города были привезены десятки не успевших выехать квалифицированных специалистов. К заводу прямо по Красному проспекту подвели железнодорожную линию.

Железнодорожная платформа у завода Светлана (Красный пр. , 220)

До конца войны завод с таким мирным именем «Светлана» выпустил 5,3 млн электровакуумных приборов, около 5 млн приемно-усилительных ламп, 330 000 генераторных ламп, 10 500 ртутных колб, 8 200 рентгеновских трубок, обеспечив радиосвязь Красной армии и флота.