Ставшая классиком русской поэзии, Ахматова подвергалась замалчиванию, цензуре и преследованиям (постановление ЦК ВКП(б) 1946 года не было отменено при её жизни), многие произведения не были опубликованы на родине не только при жизни автора, но и более двух десятилетий после её смерти. В то же время имя Ахматовой ещё при жизни окружала слава среди почитателей поэзии как в СССР, так и в эмиграции.
Одно из наиболее значительных произведений Ахматовой — поэма «Реквием», в которой отражено горе жён и матерей «врагов народа». Первые две главы поэмы были написаны в 1934—1935 годах, 3—7-я главы — в 1936—1943 годах, остальные — дорабатывались на протяжении будущих двадцати лет, когда саму Ахматову исключили из Союза писателей СССР. Сама поэма долгое время не публиковалась, выходила в самиздате, в свет она вышла в середине 1980-х.
Я – Фаина Раневская
Раневская Фаина Георгиевна
В ноябре 1941 года из осажденного Ленинграда в Ташкент эвакуировалась Анна Ахматова.
Спустя много лет Раневская писала: «В первый раз, придя к ней в Ташкенте, я застала ее сидящей на кровати. В комнате было холодно, на стене следы сырости. Была глубокая осень, от меня пахло вином.
– Я буду вашей madame Lambaille, пока мне не отрубили голову – истоплю вам печку.
– У меня нет дров, – сказала она весело.
– Я их украду.
– Если вам это удастся – будет мило».
«Именно в Ташкенте я впервые узнала, что такое палящий жар, древесная тень и звук воды. А еще я узнала, что такое человеческая доброта», – написала Ахматова в мае 1944 года, вернувшись в Ленинград.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Глава восьмая. Ташкент. Ахматова
Почти от залетейской тени
В тот час, как рушатся миры,
Примите этот дар весенний
В ответ на лучшие дары,
Чтоб та, над временами года,
Несокрушима и верна,
Души высокая свобода,
Что дружбою наречена, —
Мне улыбнулась так же кротко,
Как
Анна Ахматова
Глава восьмая
ТАШКЕНТ. А ХМАТОВА
Почти от залетейской тени
В тот час, как рушатся миры,
Примите этот дар весенний
В ответ на лучшие дары,
Чтоб та, над временами года,
Несокрушима и верна,
Души высокая свобода,
Что дружбою наречена, —
Мне улыбнулась так же кротко,
Как тридцать
АХМАТОВА АННА
АХМАТОВА АННА
АХМАТОВА АННА (поэт; скончалась 5 марта 1966 года на 77-м году жизни). У Ахматовой было больное сердце, и в последние годы ее жизни у нее случилось четыре инфаркта. Последний – в январе 66-го, после чего она угодила в Боткинскую больницу в Москве. Пробыв там почти
АХМАТОВА Анна
АХМАТОВА Анна (поэтесса; скончалась 5 марта 1966 года на 77-м году жизни).
У Ахматовой было больное сердце, и в последние годы ее жизни у нее случилось четыре инфаркта. Последний – в январе 66-го, после чего она угодила в Боткинскую больницу в Москве. Пробыв там
АННА АХМАТОВА
IАнну Андреевну Ахматову я знал с 1912 года. Тоненькая, стройная, похожая на робкую пятнадцатилетнюю девочку, она ни на шаг не отходила от мужа, молодого поэта Н. С. Гумилева, который тогда же, при первом знакомстве, назвал ее своей ученицей. То были годы ее первых
Анна Ахматова
Туманы, улицы, медные кони, триумфальные арки подворотен, Ахматова, матросы и академики, Нева, перила, безропотные хвосты у хлебных лавок, шальные пули бесфонарных ночей — отлагаются в памяти пластом прошлого, как любовь, как болезнь, как
Глава восьмая Ташкент. Ахматова
Глава восьмая
Ташкент. Ахматова
Почти от залетейской тени
В тот час, как рушатся миры,
Примите этот дар весенний
В ответ на лучшие дары,
Чтоб та, над временами года,
Несокрушима и верна,
Души высокая свобода,
Что дружбою наречена, –
Мне улыбнулась так же кротко,
Как
В ноябре 1941 года, когда немцы приближались к Москве, Раневская была эвакуирована в Ташкент вместе с семьей Павлы Вульф.
В то время в Ташкенте и Алма-Ате, в эвакуации, собрался весь цвет советского театра и кино, поэтому этот период жизни Раневской был богат на события и
БИТВА ЗА АТЛАНТИКУ В НОЯБРЕ 1940-ГО – ДЕКАБРЕ 1941 ГОДА
10. Б ИТВА ЗА АТЛАНТИКУ В НОЯБРЕ 1940-ГО – ДЕКАБРЕ 1941 ГОДА
Года нехватки и растрачивания сил. – Оперативное планирование во Франции. – Северная Атлантика – перспективный район. – Нужда в военно-морской авиации. – Противодействие Геринга. – Я протестую. – Гитлер передает под
АННА АХМАТОВА
Я не была близко знакома с Ахматовой. Я видела ее один раз, но она цельно и художественно раскрылась даже в этой единственной встрече. Не помню, кто меня к ней привел или замолвил словечко, но было мне позволено переступить порог сумрачно-петербургской
АННА АХМАТОВА
Однажды Есенин в компании ленинградских имажинистов неожиданно забрел в Фонтанный дом, в гости к Анне Ахматовой. Они никогда не были особенно близки. Личного контакта между ними не возникало. Есенин хорошо помнил свой первый приезд в Царское Село,
Анна Ахматова
Лил дождь, небо было затянуто тучами, когда пришла Женя и сказала: «В Ташкент приехала Ахматова, и сейчас мы с тобой пойдем к ней». Женя – Евгения Владимировна Пастернак, художница, первая жена Бориса Леонидовича, была моим другом юности. Я любила ее
1941–1944. Война. В эвакуации. Ташкент
Яков Захарович Черняк:
Ахматову вывезли из Ленинграда на самолете. Ночью, по пути, самолет сел на секретном аэродроме. Ахматова в полной тьме вышла из самолета. « Где мы?» — обратилась она к еле уследимым силуэтам, возившимся около машины. Естественно, ей никто не ответил: аэродром был секретный. « Где же мы?» — повторила она потерянно и отчаянно. Снова молчание. Ахматова заплакала.
Маргарита Иосифовна Алигер:
Наконец гости наши разошлись, и вот мы остались вдвоем и, устроившись на ночь, погасили огонь. Сразу стала слышна река за стенкой каюты и ритмичные сотрясения машины. Не помню, сколько мы пролежали молча, чувствуя, однако, что обе не спим, и вдруг Ахматова заговорила. Совсем по-другому, чем говорила она при свете дня и при людях. Совсем другим голосом, другим тоном. И совсем о другом. И словно бы не начав внезапно, а продолжая давно начатый разговор.
Я лежала, почти не дыша, боясь что-то пропустить, что-то не расслышать. Я понимала ее порыв — все, что она говорила, она говорила мне, она ведь знала, что мой муж убит. Но не только ко мне и не только к собственной душе была обращена ее взволнованная речь, полная внутренней убежденности и душевного жара. Она говорила с временем, с историей, с будущим.
За окном каюты шумела Волга, а может быть, уже и Кама, и шум воды удивительно сочетался с ночным голосом моей спутницы. В каюте было темно, и мы не видели друг друга. И хотя мы отнюдь не были ближе друг к другу, чем тогда, зимой сорокового, в крошечной комнате на Ордынке, но голос ее наполнял все вокруг, и я словно дышала им, и он был горячий, живой, близкий, неотделимый от нашей жизни, от нашей общей судьбы. В ту ночь мы и познакомились по-настоящему.
Галина Лонгиновна Козловская:
Я впервые увидела ее сидящей на стуле, освещенную тусклым светом лампочки вверху, зябко кутающуюся в серую старую шубку. В первые минуты я напряженно вбирала в себя все приметы ее облика, ее осанку, сдержанные движения рук, тихие интонации ее голоса. Сразу, одновременно поразили — гордость и сиротство. И тут же словно от нее исходило веление: «Не сметь жалеть».
Ее внутренняя сила сразу поражала ясно ощутимым присутствием духовной несломленности, непокоренности, и ее словно не касались бедность и неустроенность личного существования. Когда я взглянула ей в глаза, я прочла в них ту же муку, что таилась в глубине большинства женских глаз тех дней, но у нее еще была та особая печаль, которая хранила в себе познание беды, блокадных испытаний.
Лидия Корнеевна Чуковская:
Застала ее у Волькенштейнов. Она встретила меня так:
— Присоединяюсь! — ответила я.
Я вернулась к А. А. Блюм внесла постель — на пол — и чемодан. Говорила о конфетах, которые у нее украли. Глупость ее равна только ее болтливости. В улыбке есть что-то льстивое, жалкое и цепкое одновременно. Монолог:
Когда она вышла и А. А. снова вызвала меня на разговор, я сказала несколько сердитых слов и получила такую отповедь:
14. VI.42. Здесь Анна Ахматова. К ней паломничество. В. Волькенштейн, живший одно время, вскоре после приезда сюда, рядом с нею, одно время даже в одной комнате, жалуется:
— Люди идут к ней — стаями; она вывешивает записку на двери: работаю. Не помогает. — Это выражение любви не кажется ему искренним: идут, потому что Ахматова в чести, признана властью, кажется влиятельной.
Артистка Ф. Раневская рассказала: записки с ее двери исчезают, потому что — автограф. Ахматова человек исключительной духовности, строгости, чистоты. От всех благ и преимуществ, щедро предлагаемых ей местным руководством, отказывается. « Как я возьму это, когда все мои близкие погибли в Ленинграде». От квартиры тоже отказалась. Живет намеренно трудно. Поза? Нет, схима.
В те дни все мы жили сводками с фронта, и, верно, не было тогда в Советском Союзе человека, который бы не замирал перед репродуктором, откуда звучал голос Левитана. В этот вечер вести были неутешительные. Все примолкли, каждый ушел в свою печаль, стало тихо. Я взглянула на Анну Андреевну. Она стояла прямая и словно застывшая. Должна сказать, что я редко встречала человека, который мог бы сравниться с ней в ее целомудренной и глубокой любви к России. Она оберегала ее от расхожих слов и стереотипных выражений, на которые были в то время многие тороваты. В ее присутствии такая болтовня о войне была невозможна. Ей это чувство было так же свойственно, как дыхание, глубокое, сильное и оберегаемое. Прикасаться к этому походя никому не дозволялось.
Эдуард Григорьевич Бабаев:
Анна Андреевна затеяла пешие хождения по Ташкенту. И я стал ее проводником. Она не знала Ташкента. Читала названия улиц по-русски и по-узбекски.
И удивлялась затейливой круговой планировке города. Благодаря такой планировке одна сторона улицы всегда находилась в тени, а перспектива уклончиво уходила вдаль.
— Такая же планировка в Москве, — сказала Анна Андреевна.
— И в Мекке, — добавил Абдулла Каххар.
Мы выходили обычно ближе к вечеру. Но улицы хранили жар прошедшего дня. Один местный корреспондент сфотографировал нас на улице Гоголя. Анна Андреевна шла, опираясь на мое плечо. Эту фотографию в шутку называли «Велизарий». Не знаю, сохранилась ли она в архиве Анны Андреевны. Анна Ахматова своей осанкой, странным обликом неизменно привлекала внимание прохожих. Некоторые раскланивались с ней. Часто у нее спрашивали дорогу.
Старик на белом ослике с поклажей, видимо приехавший из деревни, почтительно спросил у нее, как проехать на Туркестанский базар.
Анна Андреевна смеялась и говорила, что это ее призвание, что у нее и в Ленинграде и всюду, где бы она ни была, всегда спрашивали дорогу.
Там, за пыльным золотом листвы, она увидела в сумерках мемориальную доску. Это была доска в честь Веры Комиссаржевской, которая умерла в Ташкенте в 1910 году от черной оспы.
— В 1910 году, — сказала Анна Ахматова. — До всего! И дом — как глухая исповедь.
Мы уже свернули на Жуковскую, когда увидели, что нам навстречу идет полковник Крылов в новом плаще с полевыми погонами. Из-под фуражки сверкала серебряная седина.
Анна Андреевна познакомилась с ним в госпитале, где он был на излечении после ранения. Он был человеком ее поколения, и она называла его «старым кавалером», потому что он заслужил Георгиевский крест еще на Первой мировой войне. Крылов знал и любил стихи Анны Ахматовой. У него был сборник «Из шести книг», побывавший с ним на фронте.
— Завтра в шесть утра я улетаю, — сказал полковник Крылов. — Я не мог уехать, не простившись с вами.
Фаина Георгиевна Раневская (1896–1984), театральная и киноактриса:
Светлана Александровна Сомова:
Писатели часто шли со своими стихами, рассказами в госпитали. Ахматова тоже ходила.
В госпиталях тогда лежали изувеченные больные, не редко без рук и без ног. Санитарки и сестры самоотверженно за ними ухаживали, называли их, по русской привычке не поддаваться горю, «самоварчиками». И вот в одной большой палате (бывший класс школы, занятой госпиталем) лежал такой горько страдающий молодой человек. Мы боялись к нему подходить, чтобы не задеть своим сочувствием; он все время молчал, не отвечал на вопросы, сестры по глазам догадывались, что ему бывало нужно.
Наша школа переехала в помещение детской технической станции, но мы считались шефами госпиталя.
Поэтому мне и поручили передать Анне Ахматовой приглашение на литературный вечер в госпитале. Для раненых. И в то время, когда мы готовили для нее зал, она взяла халат и в сопровождении главврача прошла в палату.
Сержант Еремеев, никогда прежде не слышавший ее имени, весь в белом, руки на растяжках, как серафим, все приподнимался на койке, чтобы взглянуть на нее. Потом он сказал:
Я повторил эти слова Анне Ахматовой. Она говорила, что ничего лучше никогда не слыхала. И переспрашивала:
Еще я спросил ее, какие стихи она читала там, в палате.
Это был полный провал. Всех встречали бурно, провожали с треском, а ее и встретили вяло и проводили почти молча. Она прочла «Воронеж» и «Веет ветер лебединый». Я не глядела на нее. Читала она напряженным голосом, чтобы ее слышали — но все равно было неслышно, — и торопливо, как школьница, чувствуя неуспех, чтобы поскорее кончить. Дело тут не только в малой интеллигентности публики, но и в общей благотворительно-эстрадно-кабаретной настроенности ее. Недаром наибольший успех имела Русланова.
Фаина Георгиевна Раневская:
Был знойный полдень, невыносимый зной, нестерпимое пекло удержало меня дома, я боялась выйти на улицу и вдруг увидела из окна бегущую, не идущую, а бегущую А. А. Она задыхалась, долго не могла начать говорить. А потом сказала, что ей было трудно усидеть дома: сейчас услышала по радио, что Муссолини свергнут народом, и что это событие такой важности, что ей захотелось поделиться со мной радостью. « Вы понимаете, ведь это уничтожена колыбель фашизма, — повторила она несколько раз. — Это надо отпраздновать, Фаина!» И я принесла кувшин разливного, дешевенького вина. Я никогда не видела ее такой радостной.
27 апреля 1942. Вечером, поздно, зашла к NN (Ахматовой. — Сост.) занести и вложить последние перепечатанные страницы. У нее застала Раневскую, которая лежала на постели NN после большого пьянства. N N, по-видимому, тоже выпила много. Она казалась очень красивой, возбужденной и не понравилась мне. Она слишком много говорила — не было ее обычных молчаний, курений — ее обычной сдержанности, тихости. Она говорила не умолкая и как-то не скромно: в похвалу себе. Приехали какие-то с Памира, стояли перед ней на коленях. Зовут туда. Не вставая. Видела когда-то в каком-то журнале свой портрет с подписью «гений» и т. д. И — откровенности: Вовочка (предположительно В. Г. Гаршин. — Сост.) был похож на Лёву, потому она его так любила. И Пастернак объяснялся, говорил: вас я мог бы любить.
Я ушла, мне не хотелось видеть ее такой.
Раневская, в пьяном виде, говорят, кричала во дворе писательским стервам: «Вы гордиться должны, что живете в доме, на котором будет набита доска». Не следовало этого кричать в пьяном виде.
Раневская без умолку говорит о своем обожании NN, целует ей руки — и это мне тоже не нравится.
Из ближайших друзей она очень любила Е. С. Булгакову и часто говорила мне: «Она умница, она достойная! Она прелесть!»
— С той минуты ко всем вашим мужьям неизменно присчитывался Островский. Плюс Островский, — сказала Раневская.
— Именно так, — подтвердила NN.
Я бросилась к Бусселю. Буссель Григорий Аронович — чудесный черноглазый человек с ироническим лицом, известный терапевт, тогда уже доктор медицинских наук, руководил больницей в Ташми. Он немедленно пошел со мной на улицу Карла Маркса, осмотрел Ахматову и взял к себе в больницу. Анна Андреевна в больнице написала такие трудные стихи:
Где-то ночка молодая,
Ой худая, ой худая
Про себя воображает,
На подушке мечется,
Знать не знает, знать не знает,
Что во всем ответчица,
Что за речкой, что за садом
Кляча с гробом тащится.
Меня под землю не надо б,
Я одна — рассказчица.
Сильва Соломоновна Гитович:
Рассказывала, как болела тифом и лежала в больнице, как было тяжело, тоскливо и жарко, как в больничной палате над каждой койкой висели, чуть раскачиваясь, пыльные электрические лампочки, которые не горели, и как в один прекрасный день, топая ногами, вошел больничный завхоз, остановился в дверях и громко спросил: «Где здесь лежит Ахмедова?», после чего подошел к ее кровати и молча включил лампочку. Оказывается, в это время Сталин поинтересовался ею и спросил у Фадеева, как живет Ахматова, а тот позвонил в Ташкент, и в результате была проявлена забота и лампочка над кроватью включена.
Лицо страшно переменилось за те сутки, что я ее не видала. Желто-серое. Глядит, не мигая, в стену. Плохо слышит. Сначала она с нами не говорила, лежала как отдельно, потом разговорилась. Расспрашивала Раневскую о комнате, о вещах, целы ли книги, кому что отдали. Обо всех мелочах. При нас ей принесли обед из Правительственной поликлиники: бульон, манная каша на молоке, молоко. Я грела на электрической плитке, стоящей в коридоре, а Раневская кормила ее с ложечки. Сестра сказала, что ей нужна отдельная кастрюлька, чайничек. Я пошла за посудой домой. Когда я вернулась — NN диктовала Раневской телеграмму Пуниным:
— Лежу больнице больна брюшным тифом желаю всем долгой счастливой жизни.
Раневская сделала в мою сторону круглые глаза, а я сказала:
— NN, дорогая, не посылайте такую телеграмму!
— Я еле на ладан дышу, а вы все еще когтите меня! Дайте уж мне самой делать, что я знаю! А вы мучаете меня все.
— Я не мучаю Вас, А. А., мне только жалко.
— Кого вам жалко? Меня, их или телеграфное агентство?
Она сердито рассмеялась.
— Господь с вами, Л. К., что это вы вдруг стали такой христианкой!
А что это она перестала вдруг быть христианкой?
9 ноября. Вчера я была у нее недолго. t° утром 38.6. Выглядит немного лучше. Со мной разговаривала как-то сухо — не знаю, недовольна мной или просто от бессилия. У нее был профессор Кацанович, выслушал, нашел, что состояние хорошее, но велел обстричь волосы. Я высказала сожаление о челке.
— Ах в гробу все равно — бритая или небритая, — сказала NN.
А смерти бояться не надо, и слова этого бояться не надо. В жизни есть много такого, что гораздо страшнее, чем смерть. Вся грязь, вся мерзость происходят от боязни смерти. А эти интеллигентские штучки, что умирает кто-то другой, плохой, а не мы, — надо бросить. Именно мы погибаем, мы умираем, а никто другой.
Вячеслав Всеволодович Иванов:
В шестидесятые годы Анна Андреевна была занята восстановлением своей пьесы, написанной в Ташкенте во время войны и сожженной в 1944 году.
А Гафур веселился (он всегда веселился и поражал), нараспев, очень музыкально, читал на фарси Омара Хайяма; Ахматова попросила перевести. Гафур прочел еще раз, а Сайда, строку за строкой, как подстрочник, переводила на русский, объясняя что-то по пути. Вдруг я заметила, что губы Анны Андреевны безмолвно шевелятся, Сайда заметила, замолчала, и Гафур, обернувшись, заметил и замолчал. Это было чудо — три поэта своей особой интуицией почувствовали поэтическую волну поэта четвертого. Она пошептала что-то и внезапно прочла вслух:
Если пьешь ты вино, только с умным дели его, друг.
Иль с красавицей тюльпаноликой, стыдливою, друг.
Много лучше не пей и грехов своих не открывай,
Пей один, пей тайком эту чашу счастливую, друг.
Это было удивительным примером сотворчества, того, что я называю дружбой вдохновений. Ритмичная, прелестная по своей певучей пластике мелодия персидского рубай, русский с узбекским акцентом язык Сайды Зуннуновой и, наконец, мягкий, удлиненный по-восточному, на нежном русском языке перевод Ахматовой, точный по смыслу и с редифом, как было у Хайяма.
В тот вечер, когда Анна Ахматова уезжала из Ташкента, комната ее была полна провожающими. Абдулла Каххар, Хамид Алимджан, Владимир Липко, Алексей Федорович Козловский — все пришли проститься.
У ворот стояла машина, присланная из Союза писателей, которая должна была отвезти Анну Ахматову на аэродром. Она шла к машине, накинув плащ на руку. Было совсем темно. И, как это бывает весной в Ташкенте, пахло пылью, сиренью, грозой. Большие тучи наплывали на высокие тополя. Я приблизился к дверце машины и сказал:
— Прощайте, Анна Андреевна!
— До свидания! — ответила она. — Храни тебя Господь!
Я никогда не слыхал таких слов.
Музыкальные переложения стихов
Стихотворение на стене одного из домов в Лейдене (Нидерланды)
- Анна Ахматова. « Подорожник» 1921.
- Анна Ахматова. Избранное. Стихи. Ташкент. 1943.
- Анна Ахматова. Стихотворения. М.: ГИХЛ, 1958.
- Анна Ахматова. Requiem. Тель-Авив. 1963. (без ведома автора)
- Анна Ахматова. Requiem. Мюнхен. 1963.
- Анна Ахматова. Бег времени. М.—Л. 1965.
Важнейшие посмертные издания
Табличка на доме, где жила Анна Ахматова, улица Ленина 8, Севастополь
Усадебный дом в Слепнёво
Там тень моя осталась и тоскует,
Санкт-Петербург — Петроград — Ленинград
Приезжая в Москву в 1938—1966 годах, Анна Ахматова останавливалась у писателя Виктора Ардова, квартира которого находилась по адресу Большая Ордынка, д. 17, стр. 1. Здесь она подолгу жила и работала, здесь же в июне 1941 года она впервые встретилась с Мариной Цветаевой.
Великая Отечественная война застала Ахматову в Ленинграде, откуда она вылетела в ноябре 1941 года в Ташкент. В эвакуации она пробыла до весны 1944 года.
Первый брак (1910—1918) — русский поэт Серебряного века, создатель школы акмеизма, прозаик, переводчик и литературный критик Николай Гумилёв (1886—1921).
Известен живописный портрет Анны Ахматовой, написанный К. С. Петровым-Водкиным в 1922 году.
Вспоминая детство, Ахматова писала:
Запись в метрической книге о рождении Анны Ахматовой. Одесский гос. архив
Автобиографическая поэма «Реквием» (1935—1940; впервые опубликована в Мюнхене в 1963, в СССР — в 1987) — одно из первых поэтических произведений, посвящённых жертвам репрессий середины 1930-х годов.
Кроме поэтических произведений перу Ахматовой принадлежат статьи о творчестве А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, воспоминания о современниках.
Начиная с 1922 года, книги Анны Ахматовой подвергались цензурной правке.
Первое относительно полное и научно прокомментированное посмертное издание: Ахматова А. Стихотворения и поэмы / Под ред. В. М. Жирмунского. — Л., 1976. — (Большая серия Библиотеки поэта).
Стихи Ахматовой переведены на многие языки мира.
Жизнь и творчество
Анна Ахматова с мужем Н. С. Гумилёвым и сыном Львом
«С середины 20-х годов мои новые стихи почти перестали печатать, а старые — перепечатывать».
«Кресты», вид с Невы
«Цикл „Слава миру“ (фактически — „Слава Сталину“) написан Ахматовой как „прошение на высочайшее имя“. Это поступок отчаяния: Лев Николаевич был снова арестован в 1949 году».
— 19—20 июня 1960
Могила Анны Ахматовой Объект культурного наследия № 7810290003 // Реестр объектов культурного наследия Викигида.
Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“»
Постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» от 14 августа 1946 года:
Член Политбюро ЦК ВКП(б) А. А. Жданов 15—16 августа 1946 года из докладов (обобщённая стенограмма):
Парк в Севастополе
До 13 лет поэтесса постоянно приезжала в Севастополь к своему дедушке, который жил на Екатерининской улице (с 1921 ул. Ленина), недалеко от нынешнего парка. Каждое лето Ахматова проводила на даче в районе Стрелецкой бухты. С Севастополем у неё связано много воспоминаний, которые она отразила в своих произведениях.
Памятная доска А. А. Ахматовой в Москве по адресу ул. Большая Ордынка, д. 17
В Одессе, в начале аллеи, ведущей к тому месту, где располагался дом, в котором родилась поэтесса, в середине 1980-х годов были установлены её памятный барельеф и чугунная скамейка (украдена вандалами в середине 1990-х годов, позднее заменена на мраморную).
В Петербурге памятники Ахматовой установлены во дворе филологического факультета государственного университета и в саду перед школой на улице Восстания.
5 марта 2006 года, к 40-й годовщине со дня смерти поэта, в саду Фонтанного дома был открыт третий памятник Анне Ахматовой работы петербургского скульптора Вячеслава Бухаева (дар музею Николая Нагорского) и установлена «Скамейка стукачей» (Вячеслав Бухаев) — в память о слежке за Ахматовой осенью 1946 года. На скамейке табличка с цитатой:
В Фонтанном доме, где находится литературно-памятный музей Ахматовой, она прожила 30 лет, а сад у дома называла «магическим». По её словам, «сюда приходят тени петербуржской истории».
- Скамейка стукачей в саду Фонтанного дома. Архитектор В. Б. Бухаев. 2006
- Памятник на Воскресенской набережной, напротив Крестов. 2006
В 2007 году был снят биографический сериал «Луна в зените» по мотивам неоконченной пьесы Ахматовой «Пролог, или Сон во сне». В главной роли — Светлана Крючкова. Роль Ахматовой в снах исполняет Светлана Свирко.
В фильме «Гарпастум» (2005) в роли Ахматовой — Инна Левинтан.
В 2008 году был снят фильм «Татарская княжна» — кинодрама, посвящённая Анне Ахматовой. Режиссёр — Ирина Квирикадзе. Главную роль исполнили Дана Агишева (молодая Анна) и Ханна Шигулла (пожилая).
В 2012 году на экраны вышел сериал «Анна Герман. Тайна белого ангела». В эпизоде, изображающих жизнь семьи певицы в Ташкенте была показана встреча матери Анны Герман с поэтессой. В роли Анны Ахматовой снялась Юлия Рутберг.
В фильме «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину», основанном на биографии Иосифа Бродского, роль Анны Ахматовой исполнила Светлана Крючкова.
В сериале «Крылья империи» (2017) в роли Ахматовой снялась Мариэтта Цигаль-Полищук.
